Захар Прилепин. Есенин: Обещая встречу впереди

"В 1916 году двадцатилетний Есенин, казавшийся почти подростком, и Клюев, тридцати одного года, выглядевший лет на десять старше своего возраста, приехали из Петрограда в Москву: брать Белокаменную, утверждать славу".

  Объёмная книга "Есенин: Обещая встречу впереди"в тысячу с лишним страниц вместила, кажется, не только всю жизнь великого поэта Сергея Есенина, претворявшего свою биографию в миф, но и огромные тома изысканий литературоведов, и любовь с поэту самого Захара Прилепина, только так можно объяснить ощущения от книги, захватившей всецело, несмотря на явные домыслы писателя в отдельных сценах. И, хотя автора порой упрекают в конъюнктуре (да, Прилепин убеждает излишне нарочито, что Есенин был советским поэтом, именно советским), в бедности языка, читается книга с интересом, причём рука тянется сделать пометки на страницах, чтобы запомнить, вернуться к прочитанному (и это при хорошем знакомстве с биографией поэта), убедиться в найденных ответах на вопросы, поспорить, останавливало только то, что книга библиотечная. И, наконец, захотелось просто перечитать стихи Есенина (возможно, именно стихов поэта не хватило в книге), чтобы соприкоснуться с его душой. Безусловно, ни один поэт при жизни не имел такого ошеломляющего успеха у читателей.

  "Есенин перешагнул со стула на мраморный стол и вдруг начал декламировать стихи. Он лучше всех знал, что делать.

Читал, как всегда, с необычайной силой и яростным артистизмом.

Те самые, про мальчишку, который с разбитым носом возвращался домой и говорил маме: «Ничего!»

Для создавшейся ситуации — идеальные стихи.

Все притихли. Слушали.

Каждое слово было понятно и достигало всякого сердца.

Когда он закончил читать, раздались бешеные аплодисменты.

Хлопали в том числе и те, кто только что пытался его сбить с ног".

    При всё многоцветье литературных течений в начале 20 века самым размытым казался именно имажинизм. Но именно имажинисты (С.Есенин, А.Мариенгоф, В.Шершеневич,В.Эрлих, Р.Ивнев, И.Грузинов), отчаянные хулиганы, в условиях советской действительности (следом за Гражданской войной и революционными потрясениями, голодом, холодом...) ухищрялись издавать свои книги миллионными тиражами, содержать книжную лавку, литературное кафе "Стойло Пегаса", собирать огромные аудитории. " Имажинисты создали ещё и свой групповой стиль, вызывавший безусловную зависть у менее удачливых собратьев по ремеслу.

Здесь всё шло в дело: безапелляционные манифесты, шумные акции, бесперебойный выход имажинистских книг, ставка на успех, безукоснительный денди-стиль в одежде, нарочитая скандальность, безусловная работоспособность, выражавшаяся, конечно, не только в постоянном обновлении поэтического репертуара, но и в циркуляции подсобных хозяйств: кафе, книжных лавок и т. п." Есенин съездил за границу с Айседорой (Изадорой) Дункан. И, кстати, с этой злосчастной поездки (ощущение ненужности, невостребованности за рубежом) и начался вырисовываться чёрный человек поэта. Хотя есть версия и о том, что поездка как раз уберегла поэта от столкновения с властью. Вопреки утверждениям З.Прилепина, можно найти в литературе веские доводы тому, почему закрывали глаза на хулиганства и проделки имажинистов: власть и инициировала деятельность имажинистов в противовес писателям, поэтам уходящей эпохи.

  З.Прилепин настолько убедительно (не усомнился на тот момент никто из близких людей Есенина) подводит к мысли о самоубийстве поэта, что только разводишь руками и веришь безоговорочно, но закрываешь книгу и понимаешь: это всего лишь беллетристика, пусть и титанический литературный труд, но что-то по-прежнему гнетёт, не даёт покоя, когда думаешь о последних днях жизни любимого поэта (не все факты насильственной смерти поэта настолько легко опровержимы). Не было на Руси такого поэта-самородка...

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.